| Новости Казани

Булгаризм возрождается

В середине лета научная общественность Татарстана узнала о выделении из состава Института истории АН РТ самостоятельного Института археологии. Это событие практически совпало с началом активной деятельности фонда возрождения Болгара и Свияжска, возглавляемого бывшим президентом республики Минтимером Шаймиевым. О сути происходящего рассказывают сотрудники ИИ АН РТ, доктор исторических наук Дамир Исхаков и кандидат исторических наук Искандер Измайлов.

- Согласитесь, мало кому интересны внутренние разборки ученых.
Искандер Измайлов: Ситуация, которая складывается вокруг создания новых академических единиц – это вопрос фундаментальный. Понятно, что гуманитарная наука, особенно сейчас, когда речь идет о болгарском и свияжском проектах, имеет и политическое звучание. Когда под это дело создается отдельный Институт археологии, оно приобретает конкретную направленность. То, какие структуры создает Институт истории – это не его частное дело. Рассмотрев эти механизмы, можно понять не только то, что делается в гуманитарной науке Татарстана, но и в целом модель политических взаимоотношений в республике.

Дамир Исхаков: По неожиданности создания этого института мы превзошли даже башкир, не ожидавших столь скорой смены своего президента. В 14.00 нас вызвали на Ученый совет Института истории, мы проголосовали за его учреждение (я был против и чуть позже объясню, почему), а уже в 16.00 то же сделал президиум Академии наук РТ. Никакой подготовительной работы, никаких мозговых штурмов касательно того, что это будет, не происходило.

- И заранее вы об этом не знали?

Д.И.: Некоторые сотрудники Национального центра археологических исследований – летом же все на раскопках находятся - только сейчас узнали, что они, оказывается, переходят в другой институт. Никто ни с кем не консультировался – просто взяли и создали. Думаю, что вопрос был согласован на высоком уровне в связи с болгарско-свияжскими делами.

- Кто с кем это согласовывал? Создание Института археологии – идея Академии наук РТ?

Д.И.: Трудно сказать. Думаю, что это – инициатива группы сотрудников Института истории во главе с заместителем директора Рамилем Хайрутдиновым. Однако при этом остались нерешенными множество вопросов. Скажу только о двух. Так как из Института истории фактически отделяются тридцать человек, необходимо заново выстраивать институт, в частности, переизбрать Ученый совет. Кроме того, у нас был совет по защите диссертаций, в том числе и докторских, и там – направление по археологии. Сейчас археологов в ИИ практически не остается. Некоторые неграмотные люди полагают, что этот совет можно будет держать как совместное владение двух институтов, но это противоречит положению ВАКа об ученых советах. Каким образом эта система будет выстраиваться, совершенно не понятно. Есть и такой момент: когда институты разделяются, сотрудников всегда спрашивают, куда они хотят быть отнесены. Но как быть с теми, кто занимает некое промежуточное положение, не являясь ни чисто этнографом, ни только археологом? Некоторые администраторы думают, что можно просто так разделить институты, но это не так. На самом деле археологи – это историки, которые занимаются древнейшим периодом истории. Этнографы всегда занимались древней и средневековой историей, их дело – этногенез и этническая история. Сейчас непонятно, где они должны остаться.

И.И.: Думаю, те, кто создал этот институт, сами до конца не знали, что создают. На президиуме Академии наук инициативная группа все время путалась. Там спрашивали: сколько у вас будет сотрудников? Они все время называли разные цифры. Потом спросили: а сколько докторов? Тоже разные цифры. Понятно, что этот проект существовал, но реализован был спонтанно. Люди до сих пор не знают, что будет в реальности. Не было и общего собрания коллектива. Хотя согласно уставу Института истории его должны были провести, но отговариваются тем, что сейчас лето, люди в отпусках, разъездах – не до того. А когда все вернутся, примерно к середине сентября, скажут, что все уже решено.

- Ну а для людей-то что изменится? Какая им, по большому счету, разница, к какому институту относиться?

И.И.: На самом деле изменится все. Нас пытаются уверить, что поле гуманитарной науки – едино, однако институциональные рамки задают внутри этого поля определенные центры силы. Это легко проиллюстрировать на примере создания Института археологии. Вообще-то подобный институт как таковой – чисто имперская выдумка. Институт археологии АН СССР занимался раскопками от палеолита Чукотки до Крыма шестнадцатого века. Нигде в мире такого нет. Даже в системе АН РФ, там, где создавались подобные институты – в Сибирском научном центре, Дальневосточном отделении Академии наук – они возникали как Институты археологии и этнографии.
Логика именно это и диктует. Предполагается, что археологи будут заниматься материальной культурой древности, этнографы – современности, и вместе, комплексно, они могут что-то создать. Естественно и участие в этом историков. Если представить гуманитарное поле в виде людей, каждый из которых копается на своей грядке, выполняя определенную источниковую работу, то археологи работают лопатой, выкапывая их на свет Божий, этнографы – описывают реальную или уходящую материальную культуру, а кто-то должен все это обобщать. Это возможно именно в рамках комплексного института, в котором работают люди разных профилей знания, создавая совместное исследование. Возьмем очень серьезные и достойные труды, которые в последние годы издавал Институт истории – «Тартарика», «Татары» и другие. Все они были созданы не одним отделом, а многими специалистами самых разных направлений.

Д.И.: Скажу больше – материал, вошедший в эти книги, был накоплен главным образом в советский период в течение как минимум тридцати лет.

И.И.: Теперь же мы искусственно выделили из общей гуманитарной науки какой-то кусок. В свое время, когда мы работали в Институте языка, литературы и истории, то каждый день плотно общались с филологами, языковедами, и это очень обогащало, возникали интересные обсуждения, помогавшие в том числе и нам, историкам. Междисциплинарные исследования – это то, о чем в последние годы не говорят только глухие и слепые.

Д.И.: Создание Института археологии может привести к некоторому перераспределению внутренних идеологических предпочтений. Если внимательно посмотреть, большинство археологов – булгароведы. Сейчас на них возложена грандиозная задача: оживить имидж Волжской Булгарии, укоренить ее исламские ценности. Наше политическое руководство взяло совершенно неправильный курс, забыв, что Болгар – в основном золотоордынский город, и золотоордынское наследие там явно доминирует. Первой задачей создаваемого института будет издание книги, работа над которой уже ведется, под названием «Болгарская цивилизация». Этот термин абсолютно бессодержателен. Предвижу, что это приведет к оживлению булгаристской школы, результаты чего мы увидим, возможно, уже по итогам переписи населения. Думаю, дальше будет хуже. Битва татаристов с булгаристами, состоявшаяся в девяностых годах, может вновь приобрести ожесточенный характер.

- Из каких соображений власти делают ставку на необулгаризм? Ведь деньги на возрождение Болгара уже выделены и обосновывать необходимость этого нет нужды.

Д.И.: Я могу анализировать устремления власти только на основе опубликованных данных. Поставлена цель укоренить ислам в местную почву, но модель действия выбрана неправильно.

- А что, кто-то сомневается, что ислам действительно давно присутствует в этих местах?

Д.И.: Мозговые извилины нашего руководства более прямые. Они полагают, что, если сказать: наш, специфический, не имеющий ничего общего с арабским ислам здесь приняли раньше христианства…

- Но разве Ибн-Фадлан не был арабом?..

Д.И.: Если начать рассуждать, вылезают совершенно другие вещи. Я согласен с муфтием Фаридом Салманом – болгары неоднократно принимали ислам. Есть данные, что они сделали это в более ранее, чем принято считать, время: мы знаем о принятии ислама хазарами, а болгары в то время были частью Хазарского каганата. Но куда мы дели золотоордынский ислам? Недавно я откопал интересные материалы, согласно которым домонгольские кипчаки тоже приняли ислам в XI-XII веках в границах Хорезма. Все это – наши предки! Но вместо того, чтобы объяснить это нормальным языком, принят совершенно тупой, на мой взгляд, вариант: кто-то тычет пальцем – мы приняли ислам именно здесь - и мы должны в это верить. Но ученые так не живут.
Ислам развивался у нас длительное время, и в разное время приобретал разный характер. Появлялись новые компоненты, которые и составляют нашу сущность, отличающую татар от арабов. Вместо того, чтобы выстроить друг за другом все исторические слои, они взяли только один из них – волжско-булгарский ислам. Обращаясь к Шаймиеву, я хочу сказать, что это ошибка – куда мы денем все остальное? До сих пор я не услышал от наших политиков ничего вразумительного.
Средневековый татарский ислам был суфийского толка. Если пойти за имеющимися источниками, мы придем в Среднюю Азию. Именно отсюда вытекает вся татарская реформация ислама XIX века. Богословы-реформаторы Шигабутдин Марджани и другие обучались именно там, усвоили предлагавшийся подход и потом сумели реформировать ислам. Суфийский ислам не такой жесткий, он позволяет включать в систему мировоззрения светские элементы и потому больше нам подходит. Но наши политики вслед за муфтием Талгатом Таджутдином ушли в традиционализм, что весьма опасно для татар. Мы уже прошли этап реформации ислама и не можем возвращаться назад. К чему это приведет – отдельная серьезная тема.

- В чем заключается таджутдиновский традиционализм?

Д.И.: Это хорошо видно во всех его выступлениях. Он говорит, что ислам был усвоен нашими предками именно здесь, в Болгаре, и на этом всё. Но куда мы денем наших исламских деятелей XIX века, которые его реформировали, внеся совершенно новые веяния?

И.И.: То, о чем говорит Талгат Таджутдин – кадимизм XXI века.

Д.И.: Нас пытаются вести назад, в прошлое. У меня даже возникло подозрение, не результат ли это отсутствия в татарском обществе демократии – поскольку мы не демократизируемся, то вынуждены вернуться обратно, в состояние застойного общества.

И.И.: Наш консерватизм был завязан не только на исламе, но и на различных мифологизированных представлениях о золотом граде Болгаре, золотом прошлом, золотом веке – был такой своеобразный кризисный культ XVIII века. Здесь выстраивается не только мусульманская, но и национальная идентичность. То, что происходит сейчас в Болгаре, напоминает какой-то шабаш – на развалинах золотоордынского города, там, где нет ни одного домонгольского булгарского памятника, говорится о булгарской цивилизации!

Д.И.: В свое время наши политики признали роль и значение Золотой Орды, в том числе для культурной традиции татар. Сейчас, когда ставка делается только на Волжскую Булгарию, я усматриваю в этом некоторый отход от прежних позиций.

И.И.: Отход вот какого плана. Сейчас в России, как некогда в XVIII веке или в советское время, наблюдаются симптомы консервативной революции. Общество стремятся заморозить в его нынешнем виде, и татарам, рассредоточенным по всей России, как бы говорят: сосредоточьтесь на своей республике, что вам лезть на федеральный уровень. Так было в советское время, когда булгарская теория была признана единственно верной, и все книги цензурировались с тем, чтобы ни о какой Золотой Орде не было и речи, так происходит и сейчас. Власть дает социальный заказ – забудьте о татарах за пределами Татарстана, единых этнических корнях, переписи, единой нации, мы будем изучать только наши корни. А где они? Конечно, это Волжская Булгария. Мы, разумеется, не можем с этим смириться, но интересно, как директор Института истории, который всегда говорил, что мы – татары и должны смотреть шире, будет все это обосновывать? Тут он вдруг заперся в тесные рамки булгарского периода.
Эта консервация – и ислама, и этническая – связана, с одной стороны, с давлением Москвы, но с другой – с собственным пониманием истории. Сначала горизонты раздвинулись – в Казани заговорили о Большом Татарстане, татарской нации – а сейчас, когда пресс как бы сжался, и к власти пришли прагматичные политики, им совсем неинтересны, скажем, татары Саратова. Им бы здесь закрепиться, а что где-то там происходит – мало волнует. Давайте теперь поднимать на щит булгарскую идентичность, говорить, что булгары – одни из главных наших предков. Вот так из академических проектов растут вполне конкретные политические выводы и действия. Болгарский джиен из чисто этнического превращается в политическое мероприятие. Дальше булгаризм пойдет и в школы, и в СМИ. Мы, казалось, уже переломали хребет этому булгаризму, но вдруг он опять восстал, как Феникс из пепла, во всей своей красе. Осталось только запретить историю Золотой Орды, и мы вновь придем к 1944 году.

Д.И.: Напрашиваются некоторые чисто внешние аналогии. Я недавно смотрел газетную публикацию, посвященную проекту исламского комплекса в Болгаре. Вообще-то такой проект уже был в XVIII веке, когда перед Пугачевским восстанием там хотели создать некий духовный центр и даже говорили о восстановлении Болгара как священного города. В нынешнем же комплексе будут чему-то – неизвестно чему – обучаться тридцать учеников (видимо, предполагается создать что-то вроде Духовной академии) и создаваться какая-то идеология.
В XVIII веке это стало предтечей серьезных восстаний. Сейчас же это больше отражение замедленности развития самой России. Во многих местах татарам пришлось общинно замкнуться. В этих общинах, например, таких, как Средняя Елюзань, сильны традиционалистские настроения, бытует ислам кадимистского толка, ходят закутанные женщины – и таких точек по России становится довольно много. Думаю, это в какой-то степени результат того, что нашему обществу не удалось быстро пойти вперед. Татары отреагировали таким образом. Возможно, политическое руководство просто реагирует на эту ситуацию. Ежегодное мероприятие, проходящее в Болгаре, по своему духу глубоко кадимично. Нет ни одной нормальной проповеди – все в старом духе: покайтесь, как будто мы совершили очень большие грехи. В такой ситуации академическому сообществу стоит задуматься, что мы лепим в виде необулгарского проекта. К сожалению, в Академии наук Татарстана эта идея ни разу не обсуждалась, никто не спрашивал, что мы думаем по этому поводу. АН РТ в такой ситуации оказалась абсолютно недееспособной. Институт истории фактически встал по стойке смирно и принял все, что от него потребовали.

- Но муфтий Равиль Гайнутдин, и не он один, часто повторяет, что Золотая Орда является одним из соорганизаторов России наряду с Киевской Русью, и необулгаристы тут, как говорится, шагают не в ногу.

Д.И.: Могу объяснить, откуда у наших политиков такая диспозиция. По мнению русской массы, Золотая Орда во многом – отрицательное явление. Скорее всего, политики учитывают массовое самосознание и просто боятся опираться на Золотую Орду. Они вытащили совершенно нейтральное, а с точки зрения русского, возможно, даже дружественное образование – Волжскую Булгарию. Одно время очень муссировалось, что булгары и русские совместно воевали против пришельцев-монголов, что, по-видимому, осталось в сознании наших политиков, особенно старшего возраста. Правда, такая конструкция не позволяет выстраивать федеративную Россию, поднимающуюся как раз из понимания роли Золотой Орды в формировании единой России.

И.И.: Татарстанские политики рассуждают так: давайте примем, что мы – волжские булгары, и все у нас будет хорошо. Но дело в том, что есть Пенза, Нижний Новгород, Саратов, Астрахань, которые не имеют к булгарам никакого отношения. Тамошние жители – служилые татары, и такими были от века. С чего бы им вдруг записываться булгарами? Получается, что у нас тут будут какие-то непонятные булгары, а вокруг – татары. Это прямая диверсия против татарского народа. Ничто другое так не расколет нацию.

Д.И.: Если идти вслед за этими конструкциями, мы упустим тему изучения религиозной ситуации в золотоордынский период. Как я уже говорил, существует очень мощный компонент суфийского ислама, связанный со Средней Азией и пришедший к нам оттуда. Если мы отрицаем это направление, зацикливаясь на булгарах, сам процесс формирования татарского ислама в этом случае будет непонятен. В научном плане это нонсенс, так изучать вопрос нельзя.

И.И.: По нашим исследованиям получается, что булгарский ислам не имеет никакого отношения к исламу в Золотой Орде. Когда пишут, что Волжская Булгария была удивительно прекрасной, толерантной страной, а ее жители дружили со всеми подряд – все это сказки XVIII-XIX века. Когда Екатерина II начала свои реформы, татарам нужно было доказать, что они не имеют никакого отношения к диким кочевникам, они, мол, мирные, тихие люди. С другой стороны, российская историография считала, что булгары – «мирное, кроткое население, как современные чуваши». На самом деле ничего подобного и близко не было. То, что мы знаем по источникам, свидетельствует, что ислам в Волжской Булгарии вовсе не был толерантным, более того – он отличался воинствующим прозелитизмом. Особенности ислама как религии наслаивались на то, что Булгария была самой северной исламской страной, окруженной язычниками. Археологический пример: все, что нам известно по могильникам на территории Волжской Булгарии с XI по XIII век, демонстрирует унифицированный погребальный обряд. Нигде на Руси, даже в пределах одного города, такого не увидишь. Здесь же до 95% погребений совершены по одному обряду. Без государственного вмешательства такого быть просто не может. При этом не известно ни одного языческого погребения на всей территории Волжской Булгарии. Язычники, христиане были, но за пределами общества.

Д.И.: Разворачивающаяся дискуссия показывает, что для академических ученых тут огромное поле деятельности. Вопросы, которые реализуются нашими политиками, требуют обсуждения, поскольку ведут к серьезным последствиям, но современная Академия наук РТ на это не способна. Этот институт не реализовался в полной мере, в том числе и потому, что в целом в России наука, к сожалению, отодвинута на задний план. АН РТ до сих пор финансируется по остаточному принципу. Нормальной научной деятельности нет уже много лет. Как этнограф могу сказать, что мы уже более десяти лет не выезжаем в экспедиции из-за отсутствия средств. Командировочные мизерные, зарплаты на треть меньше, чем в российской Академии наук. В финансовом плане АН РТ находится в плачевном положении, и на таком уровне наукой заниматься нельзя.
С другой стороны, государство выделяет довольно большие средства, за которые вправе получить конкретные результаты. Вливать деньги в нынешнюю Академию бесполезно – эта структура должна быть преобразована и выстроена по-новому. Для научной деятельности необходимы большие грантовые средства, независимые экспертные советы, государство должно делать конкретные заказы – в общем, нужен другой механизм. Я неоднократно предлагал это президенту АН РТ Мазгарову, однако предложение осталось невостребованным.
Изменения Академии необходимо начать с организационных вопросов. Думаю, что, как в Москве, нам необходимо назначать, а не выбирать президента АН. Из-за того, что наша Академия очень маленькая и все выстраивается на личных отношениях, президент АН попадает в зависимость от академического сообщества, порой превращаясь в игрушку в его руках. Новый президент Татарстана должен инициировать написание нового устава АН РТ, по которому президент Академии назначался бы указом президента РТ.

- Вот и назначат вам из Кремля какого-нибудь эффективного менеджера.

Д.И.: Если думать о будущем, найдутся достойные люди, которые смогут претендовать на это место. Я уже вижу в рядах АН РТ двух бывших министров. Просто надо понять, что в нашей академической системе демократия не работает!
Кроме того, необходимо пересмотреть систему выборов. Ныне она тупая и недееспособная. Сейчас Академия состоит главным образом из очень пожилых и пожилых людей, которые тащат за собой тех, кто близок им по взглядам.
До сих пор АН РТ обходится одним изданием, кстати, очень низкого уровня, тогда как многие серьезные академии имеют по несколько изданий, и даже Институт истории пытался выпускать несколько журналов. Академия, у которой всего одно издание, просто не существует как научное учреждение.
Чтобы развиваться, мы должны иметь перечень тем, которые необходимо разрабатывать. Как руководитель большого числа аспирантов, могу сказать, что все научные руководители придумывают темы, исходя из собственных интересов. Но так же не может быть! Государство платит за это деньги, и могло бы предложить свою тематику. Должны существовать экспертные сообщества, предлагающие такие темы.

И.И.: Такие механизмы существуют, но не работают. Так, Ученый совет Института истории формировался по принципу личной преданности директору, и все попытки как-то изменить эту ситуацию наталкивались на его нежелание делать это. В результате совет собирается раз в три месяца, никакие проблемы там не обсуждаются, а если и принимаются какие-то решения, то среди них – о закрытии в конце прошлого года нашего Центра этнологического мониторинга.

Д.И.: Характерно, что выступавшие не смогли объяснить причины такого решения. Все говорили, что Центр работает хорошо. Действительно, доказать обратное было бы сложно – мы подготовили и опубликовали большое количество научных трудов. Примерно такая же ситуация создалась и при открытии Института археологии – те, кто выступал в поддержку этой идеи, говорили, что это послужит развитию АН РТ. Я выступил против, потому что аргументация за создание ИА приведена не была. Между тем, археологи приносили нам дополнительные средства, сейчас же мы все это подарили другому институту, тем самым подрезав возможность развития Института истории. И директор ИИ не смог объяснить, зачем мы отдаем деньги в чужой карман.

И.И.: Самостоятельный Институт археологии может существовать в Москве или Санкт-Петербурге, но у нас это просто невозможно. Древняя и средневековая история Урала и Поволжья не может быть изучена без знания археологических материалов. В Институте истории нет людей, которые занимаются историей Волжской Булгарии, золотоордынского периода, татарских ханств – зато все они есть во вновь созданном Институте археологии, который просто из-за состава участников будет заниматься древней и средневековой историей татарского народа. При этом ни аспирантуры, ни собственных исследований истории там вестись не будет, и Институт истории будет заказывать в Институте археологии нужные исторические исследования. Это по меньшей мере нонсенс. Такая конструкция контрпродуктивна. Все это приведет к большому расколу.

Д.И.: Сейчас булгарское направление, сторонники которого десять лет назад остались в ИЯЛИ, сконцентрируется и в Институте археологии, и если подумать, можно представить, что из этого получится: булгаристский фронт явно расширится.

- Каково будущее Центра этнологического мониторинга?

Д.И.: Когда нас начали вытеснять из Института истории, я обратился за поддержкой к директору Института этнологии и антропологии РАН Валерию Тишкову, предложив ему создать Центр этнологических исследований при Казанском научном центре РАН. Он обежал в Москве все возможные инстанции и даже провел в мае встречу с президентом Миннихановым. Однако глава КНЦ не захотел открыть центр, хотя одним из направлений его работы должно было стать исследование русского народа и провинциальной русской культуры. Я пришел к выводу, что КНЦ из-за того, что во главе его стоят химики, слишком сильно интегрирован с командой Мазгарова, что и сыграло основную роль.
С другой стороны, мне кажется, в Москве недостаточно понимания необходимости развития здесь гуманитарных институтов. Если бы такое понимание было, деньги бы нам нашли. Может быть, президенту Минниханову и не нужно, чтобы на федеральном уровне был татарский гуманитарный институт, но мне кажется, что это было бы хорошим ходом для наших властей. Этим мы реализовали бы смычку между здешними и федеральными научными учреждениями на пространстве одного из них. Хотелось бы побеседовать об этом и с новым ректором КФУ – интересно, что он думает о татарских гуманитариях, не умещающихся в системе Академии наук. Наука, как говорил мой московский знакомый, дело глубоко мафиозное, и если одна группа захватила власть и не терпит остальных, необходимо мигрировать в другое место.
Когда нас взяли в ТПГГУ – кстати, весьма неплохо тут разместили, спасибо ректору – то дали задание: написать учебник татарской истории для вузов. До сих пор ни один академический ученый не удосужился это сделать. Другая работа – выработка предложений по сохранению этнического компонента в федеральном университете. Интересная ситуация: никто не отрицает, что мы занимаемся нужным и важным делом, однако у нашей политической элиты нет ощущения, что оно нужно. Социального заказа на это нет.

Записала Яна АМЕЛИНА.

Внимание!
При использовании материалов просьба указывать ссылку:
«День Казани - новости, хроника событий»,
а при размещении в интернете – гиперссылку на наш сайт: www.kazan-day.ru

© 2009-2014  "День Казани".